Она ломает сухостой теней,
влетев ко мне, наверно, по наитью –
бесшумный всплеск тончайших плоскостей,
а дальше – ворох радужных открытий
•
Во сне отыщу я зацепку для слов
Во сне отыщу я зацепку для слов,
и свой небогатый недолгий улов
сочту у кривого порога
стеною белёсой стоящего дня:
немного печали, немного огня
и черного страха немного.
И местность чужая... Умерший мой друг
двух псов у пруда молча кормит из рук,
глядит в неподвижную воду…
И жалит мне сердце свирельная речь,
и надо из жалобы этой извлечь
свою неизбывную ноту.
•
«Рай похож на огромный пломбир:
сколько света вокруг, сколько снега!»
Валерий Прокошин
В снегу, в свету, в божественном пломбире,
где облака сияют, как фольга,
приснится: столбик освещенной пыли
по воздуху плывет издалека,
где мрак щелист, где горклый дух барачный,
где в снеге промельк милого лица,
где на березе тонкой и прозрачной
надсадный крик замерзшего скворца,
где скука детская – сестрица дорогая
на сердце налегающей тоске –
глядит в окно немытое, катая
стеклянный шарик в маленькой руке.
•
Как воздух ожидания тяжел!
Мы заблудились…
Ни звезды с востока.
Слоновьим шагом час ночной прошел,
как будто бы протопала эпоха.
Уже лица не чувствую…
Лишь взгляд.
И как зерно в гудящем черноземе
провидит поле,
я провижу сад,
мольбу и трепет человечьей крови.
В густом снегу проплыли сны и дни…
Друзья уходят за скалистый гребень.
А я все вижу шлемы и огни,
костры…
распятье…
человека в небе…
•
Замёрзла времени вода.
Душа, как рыба, спит.
Горчит вино. Дрожит звезда.
В полях состав гремит.
И если в мёртвый этот час
покинуть тёмный кров,
пространство тут же втянет нас
в движение углов
домов и улочек косых,
некрашеных оград,
в протяжный ход ветров сквозных,
в деревьев маскарад.
И ты, смотрящий в гиблый мрак,
притихший у окна –
пространства тоже раб и знак,
его величина.
Смотри, как в прорубь, в свой же лик
покуда не сверкнёт
души серебряный плавник
внутри оживших вод.
•
Холстину бытия словами расшивая
вслепую, наугад, с изнанки ли, с лица,
я говорю: «Зима…Зима – без дна и края,
и мелкий снег в окне летает без конца».
Я говорю: «Дымя, горит моя тревога
сырою берестой»…И светится во тьме
немыслимый узор, который виден Богу,
но в плоскости моей, увы, не виден мне.
•
Моей жене посвящается
Среди простынь шумящих и лучей
не воспаришь ты к неприступным птицам…
Другие нам отмерены границы:
ломоть земли
да бедный дом на ней.
Но нам с тобой даны на много лет
и быстрый дождь,
и ласточка под крышей,
и клей горячий очумелых вишен,
и промельк чуда в зарослях примет.
•
Где перо кружит посреди двора,
и мерцает льдинка на дне ведра,
где листок летит в пустоте ветвей
и уже не помнит тоски своей,
человек живёт - одинок, тяжёл…
И зима приходит в притихший дол.
Человек зимой молча топит печь,
человеку хочется просто лечь,
и смотреть как рядом с его тоской,
с тишиной немыслимой, с темнотой
вещи легче…легче…
И снится дом,
где повисло яблоко над столом.
•
Кончается прозрачный керосин...
Кончается прозрачный керосин
в осенней лампе -
у забора школы
вот-вот погаснет язычок осин,
и станет мир бестрепетным и голым.
И будешь тих, как ветка за окном,
и будешь тих,
как первый снег, над сущим
по воздуху ночному босиком
меж сном и явью медленно идущий.
•
Я знаю, знаю - этот снег
белить наладился не век
дома, дворы, ограды.
От силы - день,
от скуки - ночь.
А мне дневать да спать невмочь
в утробе снегопада.
Засыплет памяти закут,
и мыши белые сгрызут
зерно воспоминаний.
Погаснет вспыхнувшая речь,
и мне бы прошлое сберечь
в ладони ли, в кармане.
И всё же, всё же… Как хорош!
В нём - дочь,
воробушек-Гаврош
кричит на ветке тёрна,
задирист, вихрем распушён,
восторгом детским освещён,
и этого довольно.
•
© Сетевой журнал «Бродячий заяц», 2009 | All right reserved. | CSS | e-mail: zverola@mail.ru
